Как жительница Казани узнала о военных годах своего отца

«Казанские ведомости» сподвигли нашу читательницу Фираю Сорокину узнать о том, где и как воевал ее отец. Полученная информация открыла ей неизвестную страницу его жизни, с ней женщина и поделилась с нами. Рассказ Фираи мы передаем от первого лица.

Я знала, что отец мой Гилимхан Исмагилович Макашин в годы войны был в плену. Сам он не любил рассказывал о себе, поэтому я о том периоде его жизни ничего не знала.

В архиве Сабинского РВК, куда первым делом обратилась, сведений об отце не было. Такую по крайней мере мне выдали информацию. А вот в республиканском музее Великой Отечественной войны повезло больше. Невозможно описать ту боль в сердце, дрожь во всем теле, когда я из рук директора музея Михаила Черепанова получила извещение следующего содержания: «Макашин Галимхан Исмагилович, 1921 года рождения, уроженец села Старая Икшурма Сабинского района Татарии, мобилизован Сабинским РВК.

Старший сержант 640-го стрелкового полка 147-й стрелковой дивизии попал в плен 9 августа 1942 года у села Суровикино Волгоградской области, находился в плену в лагере шталаг XII А в городе Диез в Германии». Раз за разом перечитывала эту бумажку и плакала.

Следующий шаг - посещение Центрального государственного архива историко-политической документации РТ. Сделала заказ на поиск. И вот на руках справка: «В фильтрационно-проверочных делах Комитета Госбезопасности ТАССР имеются следующие сведения о Макашине Г.И., 1921 г. р., уроженце села Старая Икшурма Сабинского района ТАССР: образование - 7 классов; беспартийный; работал в колхозе « Ватутин»; состоял на учете I категории в райвоенкомате; награжден медалью «За Победу над Германией».

18 января 1942 года мобилизован в армию Сабинским РВК ТАССР, служил рядовым в 640-м стрелковом полку под г. Сталинградом. 9 августа 1942 года раненым попал в плен под Суровикино.

С 9 августа 1942 года по 15 марта 1945 года находился в следующих лагерях военнопленных: г. Миллерово; ст. Проскурово; г. Люмберг (Германия), шталаг XII А (номер военнопленного St XII А-63062), г. Нюренберг (Германия), работал в рабочей команде на разработке леса, г. Шваенфорт (Германия), работал на разгрузке баржи в Козле (Польша), работал в рабочей команде №75 в лесу, г. Зайгинверг (Германия), работал в рабочей команде, рыл окопы (из лагеря совершил побег, скрывался в лесах, был задержан немцами и вновь направлен в рабочую команду).

15 марта 1945 года совершил побег из лагеря военнопленных г. Зайгинверг.

23 марта 1945 года перешел на сторону советских войск».

Не передать и не описать слез радости и сожаления, когда мы с сестрами узнали о своем отце. Вот тут-то и выяснилось, почему папа был так скромен при жизни, о войне рассказывал скупо. Прорывало его на рассказы только в редкие минуты, когда немного принимал на грудь. А мы, дети, сгрудившись вокруг, слушали, раскрыв рты, его рассказы, но до конца не верили.

Отец! По прошествии стольких лет я прошу у тебя прощения за это. Что не верила тебе, принимала все за нетрезвые бредни. Теперь-то уже взрослым умом понимаю, что с бывшим военнопленным наш советский НКВД хорошо поработал на допросах. И на долгие годы заставил держать рот на замке. Да и что можно было услышать от бывшего военнопленного, который подозревался в предательстве? Считалось, раз попал в плен, значит, сдался, струсил, значит, предатель. А если солдат был в это время ранен? А если был без сознания?

Вспоминаю этого мужественного родного человека, который нам, его детям, казался очень суровым, нелюдимым, требовательным и к себе, и ко всем в семье. Детство наше прошло в Сибири. Отец после войны стал инвалидом, отморозив в сибирские морозы пальцы на обеих руках. Помню те редкие вечера, когда мы сидели возле отца и слушали, как он, размахивая своими обрубками-культями, рассказывал о своей жизни в плену. Потом долго в ночи мое детское воображение дорисовывало услышанное.

Вот представляю, как отец замыслил побег. А как сбежать? Кругом охрана, злые овчарки. В лагере на ночь складывали трупы военнопленных в штабеля, чтобы утром вынести и сжечь. И вот солдат с другом зарываются в кучи этих трупов, чтобы утром сбежать, только бы не сгореть заживо. Сбежал. А друга застрелили при побеге. Отца поймали, долго били, но не убили. Отправили в другой лагерь. Обессилевший, измученный непосильным трудом и голодом, но все еще надеясь на успешный побег, он из последних сил наносит удар лопатой по голове часовому... На этот раз скитался в немецких лесах долго. Опять поймали. Опять не расстреляли. Послали в Польшу на сельскохозяйственные работы. И там, в Польше, отец подбивает троих солдат сбежать. И все бы ничего, да выдал их один зажиточный поляк. Сначала накормил хорошо, а потом сдал немцам.

Только теперь понимаю, как судьба была неблагосклонна к тебе, папа, и после войны. Несломленного, не потерявшего веру в победу человека в Сибири поджидает еще одна беда - обморожение рук. Но это не сломило его. Нет пальцев - не беда, зато остались сильные мышцы рук.

Этот поистине крепкий духом и телом человек с огромной силой воли продолжает трудиться в колхозе на работах, где можно держать инструменты не пальцами, а тем, что осталось после ампутации. А уж когда сам додумался, что можно сделать операцию на единственной оставшейся фаланге большого пальца, поглубже разрезав ее, так цены не было его придумкам. В этой щели между получившимися обрубочками он научился зажимать гвоздь. Теперь мог забить гвоздь, держа молоток другой рукой - с протезом. А еще теперь держал ложку, чтобы есть самому и не быть обузой для домочадцев.

Не помню случая, чтобы отец унывал и жаловался на судьбу. Помню только, как любил в минуты отдыха сидеть за столом перед окошком и слушать свой любимый транзисторный радиоприемник. Подопрет культями щеки, смотрит куда-то вдаль за окно. О том, что мысли его далеко в воспоминаниях молодости, можно было догадаться, услышав, как напевает он свои любимые песни. И скупая слезинка скатывалась при этом по глубоким морщинам на щеках к подбородку. Опомнившись, боясь, что кто-то увидит, протирал культями глаза и начинал песню повеселее.

А как ты, папа, любил смотреть по телевизору фильмы про войну и как неистово болел за хоккеистов! Было смешно наблюдать, как подскакиваешь на диване при каждом опасном моменте, и только суровая сдержанность мешала тебе вместе с болельщиками на стадионе закричать: «Го-о-о-л!!!» И даже с годами твоя изумительная нечеловеческая работоспособность не давала тебе сидеть по-стариковски дома. Ты постоянно находил дела на своем участке в саду, продолжал там работы по планировке и перепланировке, выкорчевывал старые пни. То забор перенесешь подальше, расширяя свои владения, то задумаешь новые деревца и кустарники пересаживать.

Когда не стало мамы, ты подолгу сидел на скамейке в саду и разглядывал плоды своего труда: как цветут посаженные тобой яблони, растут ягоды на грядках. Возможно, при этом ты мысленно разговаривал с мамой, горько сожалея, что нет ее рядом. Мама наша тоже была мужественным человеком. Когда она собралась выходить за тебя замуж, то ее вызвали в тот же отдел НКВД района и долго совестили, стыдили, отговаривали от замужества: «Как ты, дочка уважаемого сельского старосты, такая умная, передовая трактористка, активистка, выходишь замуж за бывшего военнопленного - предателя и труса?» Но великая любовь победила. И эта любовь поддерживала нашу маму в тяжелые времена. Она, закаленная нелегкой жизнью женщина, работала за мужчин во время войны на тракторе. Не сдалась и после войны: не бросила тебя, инвалида, а вместе с шестью детьми выходила, никогда не жалуясь на трудности. Вот на таких поистине мудрых и мужественных людях держится наша Россия.