Жизнь мигрантов в России и на Западе: в чем отличия?

Все знают про китайские чайна-тауны или другие мигрантские анклавы в городах Запада. В России, несмотря на большой приток мигрантов в последние два десятилетия, гетто не возникают — все складывается иначе. 

 

Выяснить, как интеграция мирантов происходит в России, на примере двух сибирских городов, Томска и Иркутска, призван наш проект «Создание и освоение мигрантами городской инфраструктуры».

 

Наше исследование, которое продолжается уже полтора года, в чем-то повторяет проект, который был осуществлен в Москве несколько лет назад нашими коллегами, часть из которых являются участниками и наших изысканий.

 

Наша группа исследователей — десять человек — отслеживает, как осваивается мигрантская инфраструктура по сравнению с Москвой. Общий вывод, который сделали москвичи, состоял в том, что эта инфраструктура формируется по-другому и иначе соотносится с классическими схемами из западной научной литературы, где мы читаем про чайна-тауны, гетто и анклавы. Там сама застройка располагает к тому, что мигранты селятся преимущественно в окраинных перенаселенных экономически нестабильных районах с невысокой стоимостью проживания. В этой среде развивается этнический бизнес и институты, ориентированные на потребности мигрантов, — мигрантоориентированные структуры. В этих районах они могут рассчитывать на этническую социальную поддержку.

 

Российская ситуация — другая. И наши коллеги в Москве показали, и мы тоже это видим: как таковых, таких обособленных мигрантских структур не формируется. Не создается анклавов, где мигранты замкнуто живут. Инфраструктура для мигрантов в нашей стране складывается по-другому.

 

Мы считаем, что в случае России неправильно говорить о геттоизации мигрантов и создании ими неких мигрантских анклавов. Конечно, есть места, где они преимущественно селятся, где им удобно жить. Скажем, поблизости от места работы. Например, в случае Томска — вокруг Центрального рынка. Там рядом есть другие структуры — центр по оказанию миграционных услуг и похожие заведения. Может создаться впечатление, что, действительно, подобные скопления мигрантов в отдельных местах — это проявление процесса их концентрации и обособления.

 

Однако мы (я и мои коллеги) считаем, что даже в таких случаях геттоизация не происходит. Это нельзя назвать компактными поселениями мигрантов. Они скорее точечные. Наши исследования показывают, что мигранты снимают жилье в разных районах города по сходной цене в тех же самых домах, что и местные жители, в том числе и достаточно обеспеченные. В целом граждане нашей страны не меньше мигрантов заинтересованы в таком низкобюджетном жилье.

 

Помимо этого, как показывает практика, мигранты транснациональны, мобильны. Это люди с множеством разнообразных и меняющихся жизненных траекторий. Они сейчас по природе своей не склонны к геттоизации, так как постоянно перемещаются как в пределах города, так и в пределах мира.

 

В городских районах, где, как считается, живут мигранты, мы провели десятки глубинных интервью. Плюс собрали сотни анкет, опрашивая мигрантов. Выяснили, что более адаптированные из них селятся в самых разных частях города в соответствии с уровнем своего достатка и другими характеристиками. Это отчетливо было видно и в Томске, и в Иркутске. Показателен случай в Иркутске. Молодой чиновник из областной администрации сказал, что в городском районе «Жилкино» есть настоящий анклав. Мы туда поехали, понаблюдали, поговорили с людьми… Все, с кем мы разговаривали, отрицают, что там живут мигранты. Они там есть, но в очень небольшом количестве. В основном же мигранты, когда решают обзавестись жильем, то делают это как обычные граждане — в любом районе, где есть квартиры, устраивающие их по цене и другим параметрам.

 

Здесь характерен пример этнических кафе. В Томске есть сеть кафе восточной кухни «Ош», семь заведений. Первое кафе появилось в 2004 году и первоначально располагалось, как нам рассказали, в старом ржавом вагончике. Основатели — узбек и русский, персонал — исключительно узбеки. Поэтому, наверное, эти кафе называют «узбечками», но публика там разная: есть как мигранты, так и местные жители, а в некоторых кафе, расположенных поблизости от университетов и студенческих общежитий, — преимущественно студенты. Наш вывод таков — это не чисто мигрантская структура, основанная мигрантами для мигрантов. Это предприятие, созданное мигрантами для жителей города. Можно сказать, что это пример мигрантоориентированной структуры, наличие которых характерно для мигрантских анклавов, однако здесь они разбросаны по всему городу, и их владельцами являются не приезжие иностранцы, а этнические русские.

 

Есть пример сети парикмахерских «Цирюльник». Сначала заведения сети появились в Москве. Она были организована мигрантами и подкупала клиентов своей доступностью. Сейчас эта сеть действует по всей России. То есть изначально проект запускается мигрантами, а потом превращается в полезное для местных жителей предприятие. Схема такая же, как и в случае с «узбекскими» кафе.

 

Разница между Россией и Западом может объясняться тем, как и когда создавались, например, китайские чайна-тауны в западных странах в XX веке: это была другая эпоха, другие условия. При этом образ жизни мигрантов определяется той внешней средой, в которой они оказываются.

 

В России сказывается культурная близость с приезжими. Ведь основной поток мигрантов идет из республик Центральной Азии. Совсем недавно мы все были гражданами одного государства, и это осталось в нашей памяти. Сохранились межнациональные контакты: хотя многие русские выехали из этих республик, но некоторые там все же остались; и там до сих пор работают русские школы.

 

То, что сейчас другая эпоха, очевидно и в отношении характера миграции. Раньше если люди уезжали, то фактически граница закрывалась, контакты зачастую затруднялись или вообще обрывались. В то время как сейчас миграция имеет транснациональный характер, когда люди фактически живут «и здесь, и там» — и в России, и на своей родине. То есть они работают здесь, а семья у них там, на родине, и они всегда поддерживают с ними связь. Сейчас есть столько технических ресурсов, чтобы поддерживать контакты, например популярный среди мигрантов мессенджер IMO. С его помощью сохраняется постоянная связь с семьей. Это совсем другая ситуация, чем та, которая была тогда, когда создавались анклавы на Западе.

 

Можно отметить роль диаспоральных организаций, в основе которых национально-культурные автономии и различные общественные этнокультурные объединения, которые призваны содействовать интеграции мигрантов. Они небольшие по численности, к их представителям обращаются за помощью в случае необходимости. Органы власти считают эти организации посредниками и все время пытаются привлечь к такой посреднической деятельности.

 

У киргизской организации, скажем, есть Совет аксакалов: он помогает в случаях, если кого-то незаконно задержала полиция, обманул работодатель. В Томске, например, 25 таких организаций для различных национальностей.

 

В своем исследовании мы пытались выяснить, какую помощь оказывают национальные организации мигрантам. Оказалось, что их роль в адаптации мигрантов — слабая и незначительная. Чаще всего мигранты получают помощь от родственников и земляков.

 

Еще один характерный момент — национальные организации проводят различные праздники: в честь дня независимости своих стран, например, и так далее. Но выяснилось, что мигранты чаще посещают общегородские праздники, чем национальные. Почему? Не потому, что они не хотят. Потому, наверное, что про городские они больше слышат и это сами по себе большие, заметные мероприятия. В общем, сложно сказать, что диаспоральные организации играют большую роль в адаптации мигрантов. На этом фоне последние активно осваивают общегородскую инфраструктуру, что работает против их обособления в отдельные анклавы или гетто.