07.02.2021 Культура

Почему нельзя ставить спектакль «с холодным носом»

12, 13 и 14 февраля в ТГАТ имени Г. Камала пройдет премьера второй части документального спектакля «Хуш, авылым. Хыял» («Я не вернусь. Мечты»). Его автор и режиссер Айдар Заббаров, собирая материалы по умирающим татарским деревням, изначально планировал сделать одну классическую постановку. Но потом понял, что столько материала в два-три часа спектакля не уместить. Решено было делать премьеру в два захода. В первой части зрителю рассказали истории живших в 30—70 годах прошлого века. «Хыял» охватит период от 80-х годов до наших дней. О секретах второй части постановки и прелестях малой сцены для большой работы «Реальному времени» рассказал номинант «Золотой маски» 2018 года режиссер Айдар Заббаров.

О чем гудят провода

— Айдар, вы родились в Набережных Челнах, но после просмотра первой части «Хуш, авылым» возникло ощущение, что вы всю жизнь прожили в деревне — такое знание вопроса.

— Мои бабушки и дедушки жили в деревнях, поэтому каждое лето я проводил у них. Впечатления детства, подросткового периода обычно настолько яркие, что запоминаются на всю жизнь. Одна бабушка у меня работала сельской учительницей в Алькеевском районе, поэтому много внимания уделяла воспитанию.

— В какой момент вам пришла идея спектакля об умирающих деревнях? Что навело на мысль, задело?

— Когда я ребенком приезжал в деревню, видел, как и чем она живет, как весело там бывает. Здесь прошла и молодость родителей, и еще два-три поколения видели расцвет деревни — примерно до нулевых годов, по моим наблюдениям. На моих же глазах начало все разрушаться — один, два дома заколотили окна, потом все больше... Люди стали уезжать — нет работы и денег, земли начали арендовать крупные холдинги, где не требуется большой штат. Конечно, это не произошло в один день. Лет восемь назад я приехал в деревню на похороны бабушки. Вечером вышел на улицу. И если раньше здесь звучала музыка, гармошки, то в тот раз в полной тишине только гудели провода… Очень меня это резануло. А во время пандемии мне отправили видео, на котором деревенский мужчина поет под гармошку песню. Вот тогда я и решил действовать.

Лет восемь назад я приехал в деревню на похороны бабушки. Вечером вышел на улицу. И если раньше здесь звучала музыка, гармошки, то в тот раз в полной тишине только гудели провода… Очень меня это резануло

— С чего начали? Так взяли и поехали?

— Буквально за четыре минуты накидал концепцию, какие вопросы хочу задать и на что найти ответ. Театр для меня — это не текст и мизансцены с артистами. Для меня это исследование, изучение себя. Будь то Шекспир, Чехов, Островский или Туфан Миннуллин — в их произведениях все равно ищешь себя, смотришь сквозь призму своего времени.

— Когда вы ставили «Беглеца» по повести Льва Толстого «Казаки», тоже смотрели на происходящие там события и героев с точки зрения современности?

— Конечно, делать «про кого-то» — невозможно. То есть нельзя ставить спектакль «с холодным носом», думая, что если не мне, но кому-то, возможно, понравится. Если тебя не цепляет, если не исследуешь собственное «я», свое окружение — даже начинать бессмысленно, спектакль обречен на провал.

— Даже если вы стремитесь к классической постановке с целью показать историческую достоверность?

— Много театров так и поступают. Но я за проявление театра в самых разных жанрах и ипостасях. Мне же такой театр, строго следующий канонам без оглядки на современность, неинтересен, я — все же исследователь.

Для кого не закончилась изоляция

— Так на какие же вопросы вы искали ответ в своей работе?

— Задумка пришла во время самоизоляции. Но мы, городские жители, понимали, что еще месяц-два — и мы снова выйдем на кипящие движением и событиями улицы. А в деревне? Так, в полной изоляции от мира, люди живут десятилетиями! Я знаю деревни, в Татарстане их много сейчас, где осталось по одному дому и одному жителю — о чем они думают, как справляются с одиночеством, что заставляет их там оставаться?

— Сколько деревень вы объехали в поисках своих героев?

— Около двадцати пяти. Мы ездили во всех направлениях от Казани: Буинский и Алькеевский, Арский и Агрызский районы, Камское Устье и Верхний Услон.

Делать «про кого-то» — невозможно. То есть нельзя ставить спектакль «с холодным носом», думая, что если не мне, но кому-то, возможно, понравится. Если тебя не цепляет, если не исследуешь собственное «я», свое окружение — даже начинать бессмысленно, спектакль обречен на провал

— Я так понимаю, вы были не один?

— Да, была небольшая команда, вчетвером сначала. Нам очень помог работавший с нами Динар Хуснутдинов, актер Альметьевского драмтеатра. Он снялся в фильме «Ак чэчэклэр», который накануне нашей поездки показали по ТНВ. Этот телеканал все смотрят в деревнях. Как только мы стучались в дом и хозяева видели экранного героя, все двери перед нами распахивались, на столе появлялся чай, а рассказчик не боялся камер и осветительных приборов. Позже к нам присоединилась журналистка Гульчачак Шайхутдинова, она уже самостоятельно добывала материалы в Пестречинском и других направлениях.

В малом зале — как дома в деревне

— Когда вы поняли, что материала слишком много и он не умещается в рамках отведенного времени?

— Мы делали прогон первой части, это вылилось в четыре часа. Тогда и поняли, что зрители просто не успевают перестроиться с одного героя на другого. Спектакль не может идти все время на пике, на повышенных тонах, у него есть свои спады и взлеты. Я все время ставлю себя на место зрителя. Во время прогона я «подключался» к каждому герою-рассказчику и понял, что больше двух часов я просто не выдерживаю — эмоционально выгораю. Понял, что для комфортного восприятия нужно спектакль разделить на двухчасовые части.

— Не будет ли сложностей с двухчастным спектаклем во время гастролей, показа на фестивалях?

— Мы пока не думали об этом. В апреле планируем вывезти его в драматический театр Набережных Челнов. Там и посмотрим.

— Не во всяком театре есть малая сцена. Не потеряется ли спектакль на большой сцене? И почему вы выбрали именно такой, камерный зал?

— Донести до зрителя все то, о чем мы говорим, — вот задача. Мне хотелось доверительного разговора с каждым. Пусть, выходя из театра, человек почувствует, будто только что побывал в родном доме, на своей малой родине, отдохнул с друзьями, живущими там, выпил чаю, спел любимую песню. Да, на большой сцене этот спектакль потеряет свое очарование, я изначально ставил его для небольшого зала. Собственно, в автограде не такой уж большой зал, так что, думаю, все пройдет отлично.

Детство Мухаммета Магдеева и бабушкина «Ай, былбылым»

— Рассказы своих героев вы перемежаете небольшими сценами-постановками из произведений татарских писателей. Связки смотрятся очень гармонично, но не нарушают ли они документальности постановки?

— Ни в коем случае. Мы использовали отрывки из воспоминаний, дневников писателей и поэтов. Так, например, в первой части мы показали отрывок из воспоминаний о военном детстве писателя и литературоведа Мухаммета Магдеева. Это та сцена, как четыре подростка мечтали попасть на театральную постановку в соседней деревне, но у них не нашлось по 10 рублей. И это ведь было, только рассказано нам классиком.

— Много архивных фотографий вы показываете на сцене за спинами героев. Где искали их?

— Мы делали запросы в разные музеи республики, нам присылали их из фондов.

— А музыка? После описанной вами сцены о мальчишках звучит «Ай, былбылым» — явно непрофессионально, но так с душой исполненная...

— Да это бабушка поет деревенская. Мы ведь такой клад из своей экспедиции привезли — аудио-, видео-, фотодокументы. Кстати, собравшись с актерами, а я заранее знал, кто будет участвовать в постановке, мы просматривали весь материал. И здесь каждый артист выбирал историю, которая ему ближе, героя, которого он сможет воплотить со всей достоверностью. Собственно, так и распределялись роли. Кстати, все актеры — молодежь, им пришлось здорово поработать, чтобы перевоплотиться в 95-летних стариков и бабушек.

Четыре морковки и антракт-сюрприз

— Получилось очень правдоподобно. Наверное, во второй части будет проще — там будут люди уже не пожилые, больше зрелые или даже молодые, ваши ровесники. Над второй частью вам проще было работать? Время-то практически наше, конец 90-х, нулевые, десятые?

— И проще и сложнее одновременно. Поскольку мы опираемся не только на свидетельства современников, но и на свой опыт — да, легче. С фотоматериалами тоже — мы будем использовать фото наших родителей. Но с другой стороны — о начале прошлого века написано столько книг, есть столько воспоминаний, разных, спорных и интересных. Здесь вроде все понятно. О нашем времени воспоминаний пока нет, есть свидетельства — порой противоречивые, есть собственное мнение и миропонимание. Нужно выбирать, «фильтровать» то, о чем рассказываешь. Ведь здесь мы все свидетели.

О нашем времени воспоминаний пока нет, есть свидетельства — порой противоречивые, есть собственное мнение и миропонимание. Нужно выбирать, «фильтровать» то, о чем рассказываешь. Ведь здесь мы все свидетели

— Актерский состав во второй части не меняется?

— Нет, нас снова ждут перевоплощения.

— Какие еще сюрпризы вы подготовили в «Хуш, авылым. Хыял»?

— Приходите на премьеру и увидите. Вы узнаете, например, что ждет одного из героев за хищение четырех морковок с фермерского поля, уже в нулевые. Еще скажу — антракт будет очень необычным. Это сюрприз.

Источник: "Реальное время"

Автор: Анна Тарлецкая

Фото: Максим Платонов

---
Камаловский театр
№ --- | 07.02.2021